Большинство современных литературных произведений, в том числе, конечно, и фантастических, принято рассматривать по трем базовым уровням: собственно художественности, собственно идейности и собственно сюжетности. При этом критики и литературоведы, в особенности натасканные на чтиве («удобоваримости», остросюжетности), стоящие у издательских стапелей, свое профессиональное ОТК используют как заученное руководство по отлову стандартов жанра.
Удивительно, что проходимость стандартов стала настоящей притчей во языцех среди критиков именно фантастики. «Гоблизированная», «эльфизированная», «драконизированная» фэнтези, киберпанкированная недо-сайнс-фикшн – чьи ненормальные по масштабам всплески мы пожинаем на книжных прилавках – стали чем-то вроде плотины, перекрывающей литературное русло практически всем другим направлениям богатого на генерацию жанра.
Пресловутый «формат», а точней говоря «прокрустово ложе» издательской политики, заведомо отрезает читателя от новой интеллектуальной, философской, психологической прозы. Умные произведения якобы не приносят прибыль издательствам, плохо продаются и т.д., и.т.п., и др., и пр., и но…
Но почему-то мне как писателю и как читателю всегда казалось, что феномен фантастики – понятие разностороннее, разноплановое и разноликое, что никакой издатель или критик не должен отнимать у меня право на чтение трудной фантастики, той самой, с которой будет работать моя душа и все естество, а те только центр удовольствий или «железы» адреналина…
Вычеркните из философии трудного Платона, Монтеня, Беме, Шардена, Кришнамурти, уберите из литературы трудного Данте, Бальзака, Свифта, Мелвилла, Достоевского, Набокова, исключите трудных поэтов, композиторов, художников, оставьте только трудных критиков и издателей! одним словом, облегчите этот мир до чтива и развлекухи с ведерком попкорна под боком, и вы получите разновидность фашизма – «серую мразь» – ненависть ко всему, над чем следует думать. Вместе с фашизмом вы получите и мировой лозунг: «когда я слышу слово «культура» – моя рука сама тянется к пистолету!»…
На сим, удовлетворив себя, хотя бы частично, плевками в рожи умозрительных прокрустов, обратимся к предмету нашей оценки – роману симферопольского фантаста Константина Щемелинина.
Должен признать, что, по всей вероятности, роман «Я» является настоящим философским, и морально-этическим, и технологоописательным прорывом в фантастическом жанре. Другое дело, что заметить, понять и оценить этот прорыв – задача для читателя непростая. Одна из очевидных трудностей – сам текст, почти лишенный эмоциональных оттенков, всего того, что свойственно среднестатистической художественной литературе. Другая трудность – отсутствие лексической образности.
Но, тем не менее, то ли благодаря этому, а то ли вопреки – роман порождает совсем иное – высокую ментальную напряженность, подкрепленную почти безупречной формальной логикой.
Будем исходить из того, что читабельная трудность не равнозначна понятийной.
Роман требует большого участия ума. Почему главный герой поступает так-то и так-то, почему делает именно такие акценты и т.д.?.. Ответ очевиден, он лежит на поверхности.
Автор рисует психическую и психологическую эволюцию будущего Аватара – вселенской сущности с неизмеримо огромными возможностями, практически равными божественным.
Автор избегает упрощенных схем в логике, но одновременно с этим значительно упрощает сюжетные схемы. Очень важно понимать, что рассказ идет от первого лица в манере пристального самонаблюдения и постоянной самооценки. Это далеко не легкий литературный прием, которому, кстати, весьма трудно подобрать аналог, и уж если говорить о фантастике, то тем более.
Самоанализ и самонаблюдение доминируют в тексте, но доминируют через опосредованное, иногда даже чрезмерно детальное описание. Что еще к этому добавить?
Автор добавляет идею. Идею грандиозную…
Идею романа можно было бы представить как некий Вселенский Тренажер в параллельном пространстве, пройти который и есть цель героя. Этот галактический тренажер громаден во времени и пространстве, тщательно детализирован, и уж поскольку проходить его приходится всем нам, то вот от нас, как читателей, требуется умение и мыслить, и принимать предлагаемые правила игры. Другого пути нет. И все, буквально все в романе постепенно становится интересным, захватывает и работает на идею.
«Включка» и сопереживание, как мы уже говорили, не строится на эмоциональной основе. Скорей, эта основа морально-этическая и интеллектуальная.
Читатель подвергается значительным моральным колебаниям между понятиями «зла» и «добра», между приятием и неприятием поступков и мыслей героя – человека, согласившегося пройти путь нечеловека (халанина) и сверхчеловека, в моральном ряду которого само человечество может быть лишь средством, материалом и не более того.
Да, такие вещи берут на излом. И в этом главная особенность романа, его сложность и неординарность. Тем ценней должен быть для нас такой опыт.
Но сколько противоречия в том, что человечество объявляется для героя средством?
Наверное, немного. Мы, конечно, с вами привыкли к гуманным богам, «человеколюбящим»… Но давайте посмотрим на моральную сторону той же Библии.
Известно, что когда Моисей привел евреев к будущей Земле Обетованной, он послал на разведку Иисуса Навина и Халева Иефоннина. Вернувшись, разведчики стали побуждать народ Моисея к завоеванию. Дословно по тексту: «…не бойтесь народа земли сей; ибо он достанется нам на съедение…» (Числа, 14: 9). Это ведь не о «народе» пасущихся баранов сказано! Таких примеров жестокости и цинизма в Библии немало. И это книга, канонизированная христианами!
Не правда ли, вам стало не по себе! Вот вам и «человечество как средство, как материал»! И сколько раз в истории такой тезис был использован? Что же удивительного, если он перекочевал в литературу! И притом довольно давно… Может быть, современные издательства стоят нынче на страже гуманизма, пацифизма и антиканнибализма? Давайте спросим у них… Моральный ценз вырабатывается культурой. Но культуре с некоторых пор объявлена война. О войне в романе у нас еще будет много сказано.
События в романе описывают весьма и весьма отдаленное будущее, когда человечество уже не просто освоило галактику, но и расселилось в ней на очень большом количестве искусственно созданных планет. Человечество, можно сказать, достигло своего апогея. Движение вширь (в пространство) насыщено. Движение вглубь себя только начинается.
В предисловии автор романа ссылается на «Мастера и Маргариту» Булгакова, называя эту книгу одной из своих основ. Возможно, это и так. Тема дьявольского искушения не нова в литературе. Воланд – только одна из реализованных возможностей.
Однако Воланд появляется в Москве с миссией спасти художника, мастера, вытащить его из тисков «серой мрази», пусть даже ценой смерти последнего… Воланд Щемелинина отнюдь не таков. Да и Воланд ли он? Скорей Учитель, отец, Аватар, Логос… Как часто нас искушали идеей высшей эволюции, притом в космических масштабах? Чисто философски замечу, что такое «искушение», вероятно, длится со времени первичного вселенского взрыва. И подтверждением столь великой древности «договора» является не что иное как реликтовое излучение (фон), пронизывающее все миры. Мы, попросту говоря, живем внутри этого реликтового фона многие миллиарды лет. Мы сами созданы из звездного материала (пыли) химических элементов, которые выбрасывают звезды…
Итак, искушение… Разумеется, должен был настать такой момент, когда отдельному представителю рода человеческого предложат возможности сверхсущества и, разумеется, этот представитель не откажется. И тут начнется! Начнется Тренажер, практика освоения, так скажем… Что и происходит. И происходит успешно, с массой подробностей.
Для начала, после некоторого освоения первичных сверхспособностей, отец-Логос предлагает «практиканту» воплощение в нечеловека (халанина), где последний проходит впечатляющий тренинг жестокого выживания в дикой природе неземной планеты. Хала – заповедник, где люди в естественных условиях не выживают. Азоново-фторная атмосфера совершенно губительна для земных организмов. Агрессивность Халы, богатство и разнообразие ее животных и растительных форм – лучший полигон. Тем не менее, практикант живет на Хале в теле несколько видоизмененного человека. Таким образом, он как бы примеряет на себе психический и физиологический «костюм» первого разумного халанина. Интересный и многообещающий ход для того, чтобы преодолеть в себе духовные человеческие ограничения!
Как явствует из текста, ограничения эти касаются прежде всего биологической слабости человека и его моральных рамок, как-то: жалости, гуманности, миролюбивости… Все эти рамки герой преодолевает в борьбе за жизнь, пищу и самоутверждение.
Пережив собственную смерть, герой получает новое (старое) тело, отказывается в эксперименте отца-Логоса убивать людей, работающих на станции наблюдения, снова попадает в западню, теряет ногу, но выживает. Удивительная способность к регенерации возвращает ему потерянную конечность, и вот в таком вот обновленном и психологически закаленном виде «Я» возвращается на свою родную человеческую планету, где уже полным ходом идет идеологическая подготовка к предстоящей галактической войне…
Любая война – нелицеприятная вещь. Любая война несет жертвы. На войне есть герои и предатели. На войне есть присяга и трибунал. Любой солдат на войне руководствуется одним желанием: выжить. Победить – второе желание. Непобедившие – не выживают или сдаются в плен. Пленные тоже могут не выжить (в зависимости от того, как к пленным относится противник и «свои»).
В романе «Я» герой втянут в войну. Просто как патриот он поступает в армию и его готовят. Поскольку у него гораздо больше скрытых возможностей, он готовится хорошо, даже лучше многих: у него выше реакция, память, он быстрей собирает и анализирует информацию (он сверхчеловек в зачатке, так скажем).
Далее…
Логика войны.
Галактика перенаселена. И военные, и мирные технологии достигли максимума. Явного агрессора нет, поэтому предполагается, что в войну будут втягиваться множество «галактических государств». От каждой из этих сторон могут воевать миллионы космических кораблей. Условно говоря, 1 корабль – это как один солдат. Наш герой – хорошо подготовленный солдат среди миллионов других.
