Выходя на новые уровни понимания того, что есть фантастика как мировоззрение, мы справедливости ради должны были бы задать всем творцам имагинативного жанра, и классикам, и ныне здравствующим фантастам, один тестовый вопрос: «Хотели бы вы жить в том мире, который создали или создаёте?» Это как раз-таки мировоззренческий вопрос, показывающий истинное отношение автора к системе ценностей, им предлагаемых.

Логично предположить, что авторы антиутописты, сатирики, гротескники, вообще все желающие нахлестать по щекам общественному мнению и вкусам любых социальных систем и времён по определению должны были бы отторгать от себя те миры, которые они заподозрили в «социальном лихе», их проекции, их законы, постулаты, их детерминированные ценности в самом прямом смысле слова, причём отторгать действенно, используя для этого все выразительные средства литературы, показывая угрозу таких миров.

Хотел бы Евгений Замятин жить в своём «Мы», а Оруэлл в «1984», а Станислав Лем в своём «Возвращении со звёзд» или Курт Воннегут в своей «Бойне номер пять»? Уверен, что нет. А если «да», то наверняка с оговорками.

Писатели-фантасты создают свои «протестные миры» и будут их создавать, с тем или иным упреждением, предупреждением… Они будут держать открытыми двери этих миров, куда мы можем зайти, чтобы научиться чему-то, а научившись, ужаснуться… Ужасаются, вероятно, не все. Не исключаем, что среди нас есть люди, которым по каким-то причинам импонируют «социальные ады», жёсткие системы человеческого обезличивания…

Писатель создаёт абстрактные пугающие картинки будущего…

Как при этом задействовано его мировоззрение? А его творчество? Какого качества это творчество? С чем его сравнить?

Вы скажете, что писатель всегда отталкивается от реальности, от опыта своего мира. Стало быть, именно этот наш так называемый «реальный мир», навевает нам апокалиптичное сознание, формирует его, обустраивает и прописывает по месту жительства. Именно этот так называемый «реальный мир» предлагает нам бесконечные альтернативы, параллельные пространства, фантастическое инобытие.

Если ваша мечта становится синонимом бегства вашего сознания, а значит, и вашей души в миры инобытия и бегство это происходит по законам творчества и творческими методами, кто вы — фантаст-мировоззренец или же психически неуравновешенное перепуганное существо, наделённое литературным талантом?

Для чего нам следует понимать эту разницу?

Ответ кажется очевидным. От мировоззрения не бегут, его утверждают, его доказывают или в самом простом случае — отражают.

Но мы пытаемся идти дальше, постулируя существование изначального фантастического мира. И что тогда будет происходить в этом мире изменяемых форм, процессов, событий, явлений, мира божественно-научного синкретического  сознания? Напишем ли мы свои произведения, бесконечно апробируя в них формулу творческого бегства, или будем утверждать наше мировоззрение, а значит, и сам этот мир?

И тут мы слышим голос Бориса Стругацкого в одном из его критических заявлений: «Реальный мир, искажённый одним-единственным фантастическим допущением, — вот что такое настоящая добротная фантастика. Реальная провинциальная Англия конца XIX века — только вот Невидимка бродит по округе. Совершенно реальная, до заскорузлости знакомая Москва 1937 года — только вот Сатана объявился на Патриарших прудах. Совершенно реальные, вполне нам понятные и не слишком хорошие люди осваивают дальний Космос — только в контакт они входят с планетой-мозгом... Пока человек интересуется собой и пока работает писательская фантазия, создающая Необычайное, Невероятное, Невозможное, — до тех пор реалистическая фантастика будет процветать. А вот «фантастическая» фантастика, пытающаяся существовать за счёт нагромождения выдумки на выдумку... Хотелось бы мне написать «...умрёт естественной смертью», но это было бы неправдой. Она существует потому, что всегда были и всегда будут люди с дурным или просто неразвитым пока литературным вкусом. А значит — существовать ей вечно! Аминь».

Что это: нападки на литературу воображения как таковую или просто утверждение мастера о непреходящей ценности реального человеческого мира с его злободневностью и всамделишностью, от которых, по определению писателя, убегать ни в коем случае нельзя, ибо такое бегство будет чревато  бессодержательностью и пустословием? Где зарыта собака данного конфликта? Он опять-таки в мировоззрении. Поляризация сознания и мира на реальное и заведомо нереальное, на существующее и несуществующее — это ли не предмет вековых споров объективистов и идеалистов?

Но как быть, если мы и реализм рассматриваем как частный случай фантастики, случай клинический надо сказать, поскольку нет ничего реалистического ни в акте нашего существования, ни в том, почему мы существуем, нет ничего реалистического ни в нашей феноменологии, ни в нашей гносеологии, ни в цивилизованной детерминированности, ни в социальной психологии, ни в познании высших законов Вселенной.

Совсем недавно опубликовав нашу совместную с Юлианой Орловой базисную статью на сайте «Фантастика.рф», мы получили ряд интересных ответов. Вот для примера один их них:

«…Я не считаю, что у писателей-фантастов есть какое-то своё, отличное мировоззрение. И нет, я не верю в то, о чём пишу. Я знаю, что эти миры существуют (по Симмонсу, см. «Илион. Олимп»): всё, созданное человеческим воображением, существовало, существует или будет существовать в одной из бесконечных параллельных вселенных :)

И в тот момент, когда я пишу (не важно, что — сказку, пародию, НФ, стилизацию), я обитаю в том мире, который описываю. Когда дописала — возвращаюсь в этот. И для меня не важно: был ли тот мир «реальнее» этого или нет.

Соответственно, моё мировоззрение меняется в зависимости от того, чем я занята в данный момент, а не от того, являюсь я или не являюсь фантастом (как уже говорилось, я им не являюсь).

Кроме того, для меня лично (!) «сознание, которое гонится за новизной», — признак любой творческой личности, независимо от сферы деятельности. Творческим человеком может быть и дворник, и компьютерщик, и банкир…»

Что мы воспринимаем здесь? Кажется налицо сознание писателя-мировоззренца, но наличествует некий момент возврата в реальность, которая признаётся качественно иной, хотя качество это и не оспаривает существование других (воображаемых) миров. Но автор ошибается, он пишет о том, что его «мировоззрение меняется в зависимости от того, чем я занята в данный момент». Мировоззрение не меняется по ситуации, оно само принимает все формы изменчивости, фантастичности, а новизна и обеспечивает эти формы.

Реализм клиничен, потому что весь строится на разделении: «да» — «нет», «было» — «не было», «испытал» — «не испытал». Принимая  многообразие в развитии, он постулирует именно эти константы. Считая их за отправные точки, замыкается на них. Реализму нужна дихотомия, диалектика, чёткая логика и причинность. Реализм анализирует и структурирует. Но только воображение даёт синтез. Только воображение в состоянии хоть как-то окрылить реализм.

Однако мы будем тысячу раз ошибаться, если назовём логику только инструментом одного реализма. Логика — такая же составляющая фантастического мировоззрения. И наша писательская и творческая задача доказать это.

Альфред Бестер в своём эссе за 1961 (!!!) год пишет следующее:

«Многие практикующие фантасты проявляются в своих работах как ничтожные, потерявшие интерес к реальности, неопытные, неспособные адекватно приложить инструменты НФ к оформлению человеческой личности люди. Они склонны сбегать от сложностей повседневной жизни в свои придуманные миры.

Их наука — простое повторение уже известного. Они вносят незначительные изменения в набившие оскомину сюжеты, концепции, выдвинутые и выработанные до пустой породы ещё десятилетие назад. Они возятся с кочерыжками, ошмётками, остатками. В прошлом это бы оказало парализующее воздействие на литературную технику... не так сейчас. Нас просто выбешивает автор НФ, который берётся за самоочевидный пустяк и начинает высасывать из него историю, старательно скрывая пустотность своей задумки от читателя. Его персонажи в удивительной ситуации ведут себя необъяснимо. Он понемногу приподнимает уголок занавеса то там, то сям, ведёт читателя садовой тропинкой меж диковин, затем торжествующе отдёргивает кулису совсем. А там... ничего…

Это литературное мошенничество, но сегодня оно практикуется всё чаще и чаще. Как профессиональный писатель, я хотел бы подчеркнуть, что хороший автор начинает свою историю там, где плохой её заканчивает. Как практикующий критик, я взбешён тем обстоятельством, что многие современные фантасты заканчивают свои истории там, где плохой автор только начал бы. Можно с этим поспорить: пустяки пустяками, но мы на переходном этапе. Научная фантастика вобрала в себя большую часть научных концептов и истощила их потенциал…»

Странно звучат эти слова мастера, написанные 56 лет назад, не правда ли? И по многим причинам. Во-первых, создаётся неловкое ощущение, что уже 56 лет назад фантастика, и научная в частности, переживала свой кризис, во-вторых, отчётливо критикуются люди, потерявшие интерес к реальности, бегущие от сложностей повседневной жизни… Мотив бегства здесь также звучит как упрёк, но это упрёк другого порядка. Мы слышим, прежде всего, резкий выпад человека, раздражённого мелкотравчатостью уровня литературных произведений, выпад, который вполне можно трактовать и как констатацию мировоззренческого кризиса. Упрёк в отсутствии цельного фантастического мировоззрения у большинства авторов, «промышляющих» в жанре фантастики.

Нам неизвестно, доходил ли мистер Бестер до категорий философских размышлений о фантастичности мира в целом, но его критика ситуации того времени обнадёживает нас.

Фантастов-мировоззренцев в целом большинстве очень немного по сравнению с научниками, сюжетниками, социальщиками, «психонавтами» — теми, кого мы назвали в первой своей статье одним словом — прикладниками. Возможно, мы поспешили подгребать всех одной гребёнкой…

К сожалению, как уже было однажды сказано, писатель-фантаст редко проговаривается на тему своего мировоззрения, редко пытается осмыслить себя философски. Можно предположить, что это недостаток категориального аппарата самого писателя, его неумение мыслить целостными объёмами, космологическими уровнями, причём недостаток, воинственно проявляющийся от всё того же недоверия к миру реальному.

Странная и парадоксальная ситуация: с одной стороны, бесстрашие в воображении, творческая изощрённость, литературная смелость, а с другой — беспомощность в понимании того, «кто ты сам», «где пребывает твоя душа», «насколько целостен твой мир», наконец «хотел бы ты жить сам в мирах своего творения»…

Хочется сказать, что только ответ на последний вопрос уже дал бы нам качественный скачок в сторону осмысления мировоззрения писателей-фантастов, но этот ответ должен быть предельно честным. Этот ответ потребовал бы обоснования «почему».

Почему бы ты хотел жить в мирах своих произведений?

А если бы не хотел, то тоже — почему?

Отвечать на вопрос «почему» писатели-фантасты в среднем большинстве не хотят, ибо это вопрос бытия, в нём настоящий выбор, за который отвечает даже не разум, а нечто более высокое и универсальное…

Писатель, как и любой художник, увлекается коллизиями, мазками, сюжетными лабиринтами, инкрустацией, но редко или почти никогда не увлекается фабулой, сверхзадачей. Опять-таки, почему? Нам также предстоит ответить на этот сакраментальный вопрос.

И снова обращаемся к мастерам жанра…

Фантаст-идеалист и мировоззренец Иван Ефремов пишет:

«Видите ли, надо прежде всего договориться о терминах. Научная (это прилагательное в последнее время стали забывать) фантастика призвана экстраполировать развитие знаний, техники, человеческого общества на неограниченное количество лет в грядущее. Призвана будить воображение молодёжи, готовить её к парадоксальным открытиям современной науки... Теперь же многие используют фантастику как литературный приём для построения сатирических произведений... Я не против юмора, но писатель, прежде всего, должен выдавать новую информацию. Если же он топчется на месте, варьирует без конца одну и ту же расхожую мысль, множит слова, а не идеи, стремится каким-нибудь вывертом ошарашить читателя — это не писатель».

«Думать (мыслить) не развлечение, — писали братья Стругацкие, — а обязанность». Всякий раз вспоминая эту фразу, мы должны «мировоззревать» на мир, а значит, на себя, на своих героев и их жизнь, а значит, и на идею того, почему наши герои засланы в «реальность» инобытия, что они там делают, что ищут, какова их цель и сверхзадача.

В противном случае нам как художникам слова, творцам и открывателям миров фантастического бытия грозит печальное забвение.